От автора:
Друзья! Впервые в рассказе вместо названий подглавок будут использованы цитаты древнегреческого философа, известного нам под именем Аристотель. Вместе с тем и сам главный герой Иннокентий Листозадов внес существенный вклад в расшифровку и более верное толкование значения некоторых теорий, высказанных знаменитым мыслителем о пользе парения в общественных банях России.
«Пустота возможна лишь как понятие в сознании человека: природа и баня не терпят пустоты»
Уже зная расположение залов, Кеша поднялся по лестнице на второй этаж, в раздевалку, затем в зал отдыха.
Тот пустовал, а Кеше нужно общение. Увидев отдыхающего в отдельно огороженном местечке одинокого посетителя, он вежливо предложил ему свое соседство. Тот не возражал, а даже вроде как обрадовался вновь пришедшему, и Иннокентий начал располагаться.
Столь любезным соседом оказался седой мужичок слегка странного вида, с багровой после парилки физиономией, белой бородой и лохматой, давно не стриженной головой грушевидной формы.
Листозадову и без слов было понятно: человек только что отбанился и охладился в душевой. Груша у него в этот момент была намокшая, пакли висели гроздьями вниз, посему наш герой предположил: если их высушить, тот будет выглядеть как Карл Маркс или его друг Фридрих, что для Кеши одно и то же.
Было неясно, сколько незнакомцу лет, у таких возраст трудно определить. Как-то на Аршане жил столетний дед, многие жители тех мест должны его помнить, так вот, ему шестьдесят годков от силы давали, а ведь тоже был лохмат и необычен на вид.
«Не было еще ни одного великого ума без примеси безумия»
Старик с распаренной репой, зыркнув на Листозадова остренькими глазками и не обращая внимания на то, что тот еще не разделся, с ходу поинтересовался:
– Что ныне читаешь?
Кеша только хмыкнул в ответ на этот непривычный в наши дни вопрос. Нет, он-то как раз читает, но почему старичок-мужичок его об этом спросил? В курсе ведь, наверно, что сейчас в телефонах все сидят. Или очки Кешины сподвигли? Или его смышленое лицо, проще, мордочка начитанная и любопытная? Кто его знает…
«Что сейчас читаю? У меня что, на роже написано?» – почесывая рукояткой веника затылок, а другой рукой расстегивая джинсы, мысленно переспросил себя Палыч.
– Юмор люблю, приключения, а вот политика и все остальное меня мало интересуют, надоело хуже горького хрена, того, что в парилке иногда применяют для глаз.
– Ну это, парень, ты зря! Тут ты не прав!
И задал новый вопрос:
– А знаешь ли ты, друг ситный, то есть раздевающийся, что сказал Аристотель три тысячи лет назад?
Этим вопросом загадочный мужик поставил вновь пришедшего гостя в тупик в такой степени, что Кеша, прекратив раздеваться, так и сел в трусах на диван; оттого, что штанины уже были приспущены до пола, физиономия его приняла совсем глупый и одновременно задумчивый вид. Он наморщил лоб, силясь припомнить что-либо этакое, экстраординарное. Что же он сказал, этот Аристотель? Да и вообще, кто он такой? Может, он в баню ходил и что-то наговорил про пар, а Кеша не курсе?
Дураком выглядеть не хотелось, а ответ на вопрос не приходил в его, как он считал, довольно умненькую, хоть и мультяшную, голову.
Он на мгновение застыл, соображая, что бы такого сказать, дабы старик отстал он него: мол, я мыться да париться сюда пришел, а тут ты со своим Аристотелем... Откуда мне знать, что он там сказал про баню? Хотя почему про баню? С тех пор прошло-то немало, несколько тыщ лет, позабыли уже все...
Дед неопределенного возраста, в свою очередь, наблюдал за только что появившимся у него соседом с какой-то хитрой ухмылкой (явно скрытый коммунист!), и тоже молчал, по всей видимости, ждал от Палыча философского ответа.
С одной стороны, Иннокентию хотелось побыстрее попасть в парилку, с другой, надо было что-то ответить. Хоть и не обязан, но воспитанность не позволяла отшить деда, явно с прибабахом, ради сюжета для очерка, за которым он сюда и пришел.
Наконец Палыч принял смелое решение, запальчиво выложив такую словесную тираду:
– Я не знаю, что сказал тот тип, иными словами, не помню, так как не жил в то время, но есть подозрение, что он сказал: «Иди ты в баню! Вон тем (он показал рукой на окно - Авт.) зеленым лесом…»
– А вот и не так, а вот и неправильно мыслишь, товарищ! Он по-другому выразился, а именно: «Человек, не читающий про политику – мертвый человек!»
«Ничто так сильно не разрушает человека, как продолжительное физическое бездействие»
Палыч встряхнул веником вверх-вниз, вправо-влево, буркнул что-то – мол, ну ты, дед, загнул. Более старика слушать не стал, а побежал в душевые, затем в парилку.
«Вот ведь! Мыслитель очередной, политик диванный, доморощенный выискался, мало я их в банях страны наслушался…», – бухтел он себе под нос, недовольно кряхтя, карабкаясь по высоким ступеням парилки на самую верхнюю полку. Но бородатый вновь оказался рядом, тоже, мол, замерз, посижу с тобой тут. Однако пробыл недолго, а уходя, напоследок внимательно посмотрел на Кешу, поднял кверху палец и сказал:
– Наслаждение общением — главный признак удовлетворения…
Далее слов старикана Палыч не разобрал. Дверь за ним захлопнулась, а продолжение цитаты Кеша добавил уже от себя: «…после качественного парения опахалом или веником». Не иначе, это имелось в виду? Или по-другому как-то? Ну а кому не лень, предлагаем заглянуть в оригинал!
Вернувшись с прогрева, он не обнаружил ни старика, ни вообще каких-либо следов его пребывания, кроме забытой на столе старой книжки «Этика. Политика. Риторика. Афоризмы».
Тогда до него и дошло, кого он на самом деле встретил!
А если бы «Капитал» лежал?
Так ведь, может, именно Аристотель своим присутствием и облагородил это замечательное заведение, заодно и попарился, как когда-то в старину на купальнях, попутно передав эстафету здравых размышлений нашему банному герою-повествователю Иннокентию Листозадову. Хорошо хоть не Карл Маркс, тот бы враз охмурил идеей сделать бани коммунами… Парились бы все одним веником по очереди, а сейчас вот, при текущем строе, у каждого свой имеется.